В массовом сознании ошибочно считается, что вегетарианство, веганство, сыроедение это явления выраженные модной тенденцией последних десятилетий. Но здесь стороннего наблюдателя ждёт разочарование — все эти идейные течения уже существовали и производили ажиотаж в Российской Империи свыше двух веков назад. Именно в начале XX века вегетарианство ненадолго становится в России по‑настоящему модным.

Вегетарианцев можно найти в любом столетии и практически на любом континенте, но заметным поветрием отказ от животной пищи становится в Европе только в XIX веке. Первое Вегетарианское общество появилось в Англии еще в 1847 году (там же придумали и само слово "вегетарианец"), но распространялась мода медленно и неравномерно: если в Германии сразу два подобных общества открылись в 1860-х, то в Швеции — в 1894-м, а во Франции — в 1899-м. В России вегетарианство становится популярным прежде всего благодаря Толстому — он отказывается от мяса в 1880-х и пишет невероятно влиятельный очерк "Первая ступень", называя вегетарианство первым этапом нравственного возрождения.

Эти строчки многих превратили в сторонников "безубойного питания". В начале XX века это поветрие уже невозможно не замечать: повсюду открываются вегетарианские столовые, издаются "Вегетарианские обозрения", появляются добровольные общества. С "безубойниками" спорят, про них пишут фельетоны, их обсуждают, высмеивают, цитируют в пьесах.

Идейные вегатерианцы и культ Толстого

Быть вегетарианцем в Петербурге начала века — это значит быть человеком прогрессивным и в известной степени упертым: абсолютное большинство отечественных врачей считает вегетарианство вредной и опасной идеей, а окружающие встречают этот выбор в лучшем случае недоумением. "Когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: "Это странный человек, странный!" — жалуется Астров в "Дяде Ване". — Я люблю лес — это странно; я не ем мяса — это тоже странно".

"Среди вегетарианцев всего мира только русские принцип "Не убий" поставили главным условием вегетарианства"

— "Вегетарианский вестник".

К разговорам про еду они относятся презрительно — потому что собираются, вообще-то, поменять мир, — а "гигиенистов" называют "желудочными вегетарианцами". В Европе ситуация обратная: там большинство — "гигиенисты", и на этический пыл русских коллег они смотрят с недоумением. Немецкий журнал Vegetarische Warte пишет:

"Вообще в русском народе есть еще много идеализма. Здесь смотрят на вегетарианство большею частью с идеальной стороны; гигиеническая сторона пока что мало известна".

Впрочем, всем остальным кажется блажью и "идейное", и "желудочное" вегетарианство: это очередная мода, которой следуют легкомысленные горожане, чтобы казаться современными. "Гомеопатия, гипнотизм, буддизм, вегетарианство — все это у спиритиста как-то мешалось вместе", — запишет Чехов в черновике рассказа "Три года". Духовные лица относятся к вегетарианцам с откровенным подозрением. В рассказе "Полунощники" Лескова с пристрастием допрашивают главную героиню, убежденную вегетарианку Клавдию:

"— Вы, говорят, мясо не   едите?

— Да, не ем.

— А отчего?

— Мне не нравится.

— Вам вкус не нравится?

— И вкус, и просто я не люблю видеть перед собою трупы.

Он и удивился.

 

Какие, — спрашивает, — трупы?

— Трупы птиц и животных. Кушанья, которые ставят на стол, ведь это все из их трупов.

— Как! Это жаркое или соус — это трупы! Какое пустомыслие! <…> А кто вас этому научил?

— Никто.

— Однако как же вам это пришло в голову?

— Вас это разве интересует?

— Очень! Потому что эта глупость теперь у многих распространяется, и мы ее должны знать".

Пойти на званый ужин — это почти наверняка нарваться на недоуменные или даже враждебные расспросы: о них часто упоминают в письмах и дневниках убежденные вегетарианцы того времени — от Соловьева и Черткова до Лескова, Рериха, Репина и Ге. Они, впрочем, не остаются в долгу и портят окружающим настроение разговором про поедание трупов.

Зато можно спокойно отобедать в городе: к началу века почти в каждом крупном российском городе есть вегетарианская столовая. Больше всего их в Петербурге — девять штук. Появление самой крупной, на Невском, 110, сопровождается скандалом: ее владелец, председатель Вегетарианского общества, самовольно тратит на открытие деньги общества. Столовые страшно популярны: данных по Петербургу не сохранилось, но известно, что только одна московская столовая в Газетном переулке в день принимает 1300 человек, а во всех московских вегетарианских заведениях (их четыре) в 1914 году побывало 642 870 человек — в Петербурге эту цифру можно смело умножать как минимум на два.

"Там приходилось подолгу простаивать и за хлебом, и за посудой, и за какими-то жестяными талонами. <…> Главными приманками в этой вегетарианской столовой были гороховые котлеты, капуста, картошка. Обед из двух блюд стоил тридцать копеек. Среди студентов, приказчиков, мелких чиновников Илья Ефимович [Репин] чувствовал себя своим человеком".

Многие заведения напоминали мини-алтари Толстого.

"Стены всех комнат увешаны фотографическими портретами Льва Толстого, разных величин, в разных поворотах и позах. А в самом конце комнат, направо — в читальной висит огромный портрет Л. Н. Толстого в натуральную величину на сером, в яблоках коне, едущего по яснополянскому лесу…" - 

— Илья Репин

Это, конечно, не могло не раздражать современников.

"Вегетарианство десятых годов… было чем-то вроде секты, возникшей на скрещении толстовства с оккультными доктринами, запрещавшими употребление мяса в пищу. <…> Ослепительно белые косынки подавальщиц и снежные скатерти на столах — дань Европе и гигиене? Конечно! А все-таки был в них какой-то неуловимый привкус сектантства, сближавший эту почти ритуальную белизну с мельтешением голубиных крыл на хлыстовских радениях".

— Бенедикт Лившиц. "Полутораглазый стрелец".

Не случайно Маяковский, который вегетарианцев недолюбливал, именно в такой столовой устроил что-то вроде перформанса, прочитав громадному портрету Толстого новые стихи со строчками: "Туман, с кровожадным лицом каннибала, жевал невкусных людей". Заканчивалось все фразой: "А с неба смотрела какая-то дрянь величественно, как Лев Толстой".

"…Мы оказались во взбудораженном осином гнезде. Разъяренные пожиратели трав, забыв о заповеди непротивления злу, вскочили со своих мест и, угрожаще размахивая кулаками, обступали нас все более и более тесным кольцом".

— Бенедикт Лившиц. "Полутораглазый стрелец"

Илья Репин и его "скитания"

Илья Репин был, вероятно, самым известным петербургским вегетарианцем: натурой он был страстной и безубойным питанием увлекся надолго, прославляя его в лекциях, письмах и публичных выступлениях. Благодаря им нам осталось меню зажиточного дореволюционного вегетарианца.

"Я… справляю медовый месяц питательных и вкусных растительных бульонов. Я чувствую, как благотворный сок трав освежает, очищает кровь… Выброшены яйца (вреднейшая пища), устранены сыры, мясо уже и прежде оставлено. Салаты! Какая прелесть! Какая жизнь (с оливковым маслом!). Бульон из сена, из кореньев, из трав — вот эликсир жизни. Фрукты, красное вино, сушеные плоды, маслины, чернослив… орехи — энергия. Можно ли перечислить всю роскошь растительного стола? Но бульоны из трав — какое-то веселье. <…> 

Сытость полная на 9 часов, ни пить, ни есть не хочется, все сокращено — свободнее дышится.

Как я рад, что могу опять бодро работать и все мои платья, ботинки на мне свободны. Жиры, комками выступавшие сверху заплывших мускулов, ушли; тело помолодело, и я стал гораздо выносливей в ходьбе, сильнее в гимнастике и гораздо успешнее в искусстве…"

— Илья Репин. Письмо И. И. Перперу, 1910 год

Впрочем, с той же страстью Репин несколько раз отказывался от вегетарианства, особенно на начальной стадии. 9 августа 1891 года он пишет Татьяне Толстой, старшей дочери Льва Николаевича: "Вегетарианствую я с удовольствием", а уже 20 августа: "Вегетарианство я должен был оставить… После того, как писал вам, ночью меня хватила такая нервная дрожь, что наутро я решил заказать бифштекс — и как рукой сняло". На следующий год он напишет ей еще раз: "…Как это ни грустно, я пришел к окончательному заключению, что я без мясной пищи не могу существовать. Если я хочу быть здоровым, я должен есть мясо; без него у меня сейчас же начинается процесс умирания". После этого он все-таки постепенно перешел на растительную пищу, во многом под влиянием своей второй жены Натальи Нордман.

Наталья Нордман или "сыроедение — как стиль жизни"

Многие не останавливались на отказе от мяса и переходили на полностью сырую еду. Главным пропагандистом сыроедения в Петербурге была вторая жена Репина Наталья Нордман, одна из самых очаровательных женщин начала века. Для газет того времени она была излюбленной мишенью. "Нас часто спрашивают, как это мы [с Репиным] питаемся сеном и травами? Жуем ли мы их дома, в стойле или на лугу, и сколько именно?" — так обычно она начинала свои публичные лекции. Красноречия ее (и явных кулинарных талантов) обычно хватало, чтобы склонить на свою сторону даже скептиков.

"Вчера в Психоневрологическом институте Илья Ефимович читал "О молодежи", а я "Сырое питание как здоровье, экономия и счастье". Студенты целую неделю готовили кушанья по моим советам. Было около тысячи слушателей, в антракте давали чай из сена, чай из крапивы и бутерброды из протертых маслин, кореньев и рыжиков, после лекции все двинулись в столовую, где студентам был предложен за шесть копеек обед из четырех блюд: размоченная овсянка, размоченный горох, винегрет из сырых кореньев и смолотые зерна пшеницы, могущие заменить хлеб.

     Несмотря на недоверие, с которым всегда относятся в начале нашей проповеди, кончилось все тем, что пятки все-таки удалось поджечь слушателям, съели пуд размоченной овсянки, пуд гороху и безграничное количество бутербродов. Запили сеном и пришли в какое-то электрическое, особенное настроение. <…> Мы, слава богу, бодры и здоровы, я теперь пережила все стадии вегетарианства и проповедую только сырое питание".

— Наталья Нордман. Из письма И. И. Перперу и его жене, 

25 марта 1913 года

Первая Мировая война и конец вегетарианства

Во время войны идеи вегетарианства стали впервые откровенно раздражать все русское общество. Во-первых, лозунг "Не убий" автоматически превращал идейного вегетарианца, отказывающего проливать кровь, в пацифиста, а значит — в предателя, не желающего защищать родину. Во-вторых, тяготы войны совсем по-другому поставили вопрос, что есть: пропагандиста, предлагающего отказаться от мяса, могли и побить. Крестьяне и рабочие и раньше считали вегетарианство барской блажью — сами они частенько и голодали, и постились (в традиционном православном календаре более 220 постных дней), но не то чтобы по своей воле, во время войны же проповеди «толстовцев» стали и вовсе звучать издевательством, о чем видные вегетарианцы с обидой писали в дневниках.

Вегетарианцы питали некоторые надежды в связи с установлением советской власти — в конце концов, если царская власть преследовала толстовские коммуны, то, вероятно, теперь все будет по-другому? В 1921 году на Первом Всероссийском съезде сектантских сельскохозяйственных и производительных объединений была принята резолюция, в одном из пунктов которой значилось: "Мы считаем убийство не только человека, но и животных недопустимым грехом перед Богом и не употребляем мясной убойной пищи, а потому от лица всех сектантов-вегетарианцев просим Наркомзем не требовать от сектантов-вегетарианцев выполнения мясной повинности, как противной их совести и религиозным убеждениям". Власть к резолюции не прислушалась — Бонч-Бруевич даже язвительно заметил, что молокане и баптисты, присутствовавшие на съезде, едят мясо и прекрасно себя чувствуют.

Вскоре все вегетарианские общества в стране были разогнаны, многие их участники отправлены на Соловки или расстреляны, а сама идея "безубойного питания" была признана безусловно вредной для советского человека. "Вегетарианство, основанное на ложных гипотезах и идеях, в Советском Союзе не имеет приверженцев", — пригвоздила Большая советская энциклопедия, это стало окончательным приговором русскому вегетарианскому движению, оправиться от которого оно смогло только в 1990-е.

Источник: Бранг П. Россия неизвестная. История культуры вегетарианских образов жизни от начала до наших дней. М., 2006.